– Ага.

Очередная сигарета зажата в треугольнике пальцев, и выпускать ее не хочется, даже когда от фильтра остается одно воспоминание.

– Ты знаешь вообще, какая там ядерная бомба внутри? Ацетон, аммиак, – принимается перечислять Рената, загибая пальцы, – фенол, бутан…

– И что?

Девочка садится рядом с Глебом на корточки и обхватывает руками костлявые коленки.

– А то, что жизнь слишком коротка, чтобы о таком париться. Так что кури. Это я просто так, поиздеваться. Слышал про летавицу?

– Да. Вера говорит, вчера-позавчера к нам заехала какая-то «охотница за привидениями». Но я ее пока не видел. – И тут Глеб кое-что понимает. – Слушай, а тебе кто про летавицу сказал?

Рената смотрит вперед, на усыпанную красно-желтыми листьями дорогу.

– Да так, успели уже вместе выпить чашечку чая.

На языке у Глеба вертится вопрос, который он никогда не решится задать: кого же она видела? Рената замечает его перекошенное лицо и улыбается, только улыбка выходит какая-то кислая.

– Ты думаешь, это случайность, что она появилась в то самое время, когда сюда приехали мы?

– Надеюсь, что случайность.

– А что, если нет? Что, если кто-то ищет кого-то под чужой личиной и за тем летавицу и вызвал?

– Значит, нам снова придется уехать. Буду, как раньше, перебиваться подработками, а там что-нибудь придумаем.

На самом деле мысль о том, чтобы отсюда сбежать, как-то странно греет душу. Казалось бы, радуйся: столько похожих на тебя людей. Поймут, примут, поддержат. Но для Глеба это все равно что безотрывочно смотреться в зеркало, наслаждаясь видом своей перекошенной физиономии, которую бы по-хорошему вообще лучше бы стереть из памяти.

– Знаешь, я всегда думала, что не могу ошибаться, – говорит Рената после небольшой паузы. – Другие могут ошибаться, а я нет. Так вот, кое-кто мне в этом месте очень не нравится.

– Кто? Ты не забывай, тут каждый первый – со сверхспособностями, каждый второй прибыл первым рейсом из ада. И не важно, что еще вчера под стол пешком ходил.

– Вера.

– Вера? – От удивления Глеб роняет сигарету на землю, и окурок еще некоторое время одиноко тлеет. – Так она же здесь, кажется, единственная без прибабаха.

– Вот именно, дорогой мой. Вот именно.

Порыв осеннего ветра треплет волосы, застилая глаза, но Глебу и Ренате, кажется, все равно.

Июль, 2018

Когда-то его называли героем, а теперь считают безобидней таракана. Были времена, когда он мог столетний дубовый ствол раскрошить на мелкие щепки голыми руками или один пойти против взбешенного медведя. На него смотрели почти как на божество, хотя кровь его была такая же красная, как у нищих, тянущих руки у входа в церковь.

А ведь до этого он долгие годы был прикован к постели, и лекари давно махнули на него рукой. Так он и лежал день за днем перезрелым овощем, каждый день мечтая умереть, но не имея даже привилегии сделать выбор.

За ним ухаживали младшие сестрицы и матушка, пока сама не слегла. Он чувствовал стыд почти физически, так что со временем все реже и реже открывал глаза, постепенно начиная забывать, как выглядит и ощущается реальность.

Они подумали, что он умер. Может, дыхание и впрямь стало таким тихим и слабым, что всем показалось, что жизнь ушла из его тела. Он помнит запах дерева и сырой земли, помнит тихое сопение сестер, перемешанное со вздохами облегчения. Он их не винит, ведь как можно винить кого-то, что он радуется твоей смерти, когда сам себя терпеть не можешь.

Возможно, стоило позволить довести дело до конца. Но в какой-то момент, когда застучали лопаты, Илья резко сел, проломив лбом деревянную крышку гроба.

Сказать, что все испугались, ничего не сказать. Думали, нечисть какая. Обливали его святой водой, прямо в лицо плевками выкрикивали молитвы и крестились так часто, что очертания креста постепенно превратились в неровный круг.

Когда наконец поняли, что это он, а не какой злой дух, то вновь начали плакать и причитать, только от радости. Весть о том, что Илья Муромский встал из могилы, тут же облетела всю деревню. О чуде быстро разузнали и в соседних областях, и вскоре к его дому начали съезжаться незнакомые люди.

Они просили понятных вещей: здоровья, денег, удачи. Предлагали тоже много всего: от драгоценных камней до дочерей. Можно в жены, а можно в служанки. Можно так, ногами ради удовольствия попинать.

Илья сначала отказывался, потом перестал встречать гостей вежливой улыбкой. Наслушавшись о нечеловеческой силе, люди стали слегка его побаиваться, но все равно приезжали, и грубость, как это часто случается, привлекла к дому Муромских только больше людей.

Кое-какие из приезжавших оказались весьма небедными людьми, и вскоре обе старшие сестры Ильи Муромского удачно вышли замуж. Мать похоронили в следующем году, после чего Илья остался в родительском доме совершенно один.

Нельзя сказать, сошел ли он с ума или просто пытался дать окружающим понять, что хочет остаться один, но вскоре он покалечил двоих братьев, которые приехали к нему за советом, а уехали со сломанными носами. После было еще несколько несчастных случаев, и по селу начали ходить разные толки и сплетни.

Все изменилось бесповоротно, когда Илья вышвырнул с крыльца какого-то древнего старика, вцепившегося в его штанину и со слезами на глазах умолявшего помочь.

– Кровинушка моя, счастье мое, Марьюшка не может вымолвить ни словечка, – хныкал старик. – Вчера приготовил ей похлебки с мясцом, а она откушать даже не сумела…

Илья устал. Пусть все эти люди исповедуются батюшке, а не ему. То, что небеса с ним сотворили чудо, не значит, что он теперь будет отламывать по ломтю от этого каравая каждому встречному.

Удар оказался слишком сильным. Старик налетел на садовый камень и проломил себе голову. Трава тут же окрасилась алым, и почва благодарно приняла кровавый дар.

Вместо того чтобы подойти к старику и посмотреть, можно ли еще что-то сделать, Илья скрылся в доме, удивляясь, как это он не почувствовал ни страха, ни даже отголоска сожаления.

– Старик заслужил, – сказал он вслух и полез на печь, где довольно быстро уснул.

Годы спустя, в Божедомке, Илья стал думать, что во всем виновато то самое чудесное исцеление. Это была сделка, согласно которой он должен был пожертвовать своей способностью чувствовать и сострадать взамен на возможность ходить и дышать.

Соседи видели, что произошло. И коли бы не божественная сила Ильи, мужики бы тут же ввалились к нему в избу и вздернули его как следует. А так каждый боялся за свою шкуру, поэтому и молчал, как баба, поджав свою юбку.

Пчеловод Иван, живший на другом конце поселения, тоже боялся оставить жену и семерых детишек без кормильца, но именно он волей-неволей решил судьбу Ильи Муромского.